Есть книги, которые западают в память, есть вещи которые не идут из головы. Когда я читал это в первый раз я был потрясен, потрясен тем, что есть и такая книга, и такие люди.



Сейчас я буквально по ночам читаю и перечитываю эту книгу, где-то с часу до 4-х я читаю, прочитываю, что-то перелистываю, бут-то для того что бы лучше запомнить.



читать дальшеУже близился час нашей победы, когда я случайно прослышал, что на соседнем с нами «новике» служит радист-юнга. Ради любопытства я перескочил с борта «Грозящего» на палубу старого миноносца-ветерана. Эта встреча мне крепко запомнилась...



Сдвинув наушники на виски, в радиорубке эсминца сидел худой человек с проседью в волосах и страдальчески заостренным носом. Что меня особенно поразило, так это обилие электрогрелок. Четыре жаровни сразу окружали его. Он медленно повернул ко мне голову, и яс трудом узнал в нем Мазгута Назыпова.



— А где же Коля? — спросил я сразу.



...Это случилось в Карском море при полном штиле, когда арктическая вода была похожа на черное стекло. «ТАМ-216» в составе номерного конвоя держал курс на Диксон. Все было спокойно, когда с одного сторожевика дали загадочное радио — передача прервалась на полуслове. Командир эскорта приказал на «ТАМ-216» отвернуть с генерального курса и действовать самостоятельно, сообразуясь с обстановкой. На месте погибшего сторожевика плавал загустевший от стужи соляр. Из черной гущи липкого масла подхватили лишь одного матроса. Он умер на трапе, ведущем в лазарет, не успев ничего рассказать. Но было ясно, что враг шляется где-то неподалеку. «ТАМ-216» начал прощупывать под собой пучины, объятые мраком и холодом



— Я хорошо помню этот момент, — рассказывал Мазгут, продолжая прослушивать эфир. — Акустик вдруг крикнул, что засек шум винтов, и сразу дал пеленг. Мы пошли на лодку, готовя к залпу «ежики» с бомбами. Поверь мне, Савка, что никакого следа от торпеды мы не видели. Перископа тоже никто не заметил. Взрыв раздался, и все полетело к чертовой бабушке. Приборы вырвало из бортов с мясом. Они так и повисли на пружинах амортизаторов. Радиорубка превратилась в свалку, я с трудом выбрался из груды металла. Корпус деформировало от кормы до форштевня. Наш «тамик» мелко дрожал. Никогда не забуду этой картины — из воды вдруг выперло винты корабля, и они продолжали вращаться на остатках инерции...



— А что Коля? — спросил я.



— Погоди... Мы откачали топливо за борт, чтобы хоть как-то выправить крен. Я взял радиопереноску, которая мне показалась исправной, и на мостике сел с нею возле ног командира. «Передавай, передавай!» — внушал он мне. Я стучал в эфир, что торпеда не дала следа. Что это не мина! Новая немецкая торпеда, не оставляющая следов на воде... А над мостиком уже бушевал костер.



— Вы загорелись от взрыва?



— Нет. Это Коля Поскочин спешно сжигал секретные карты и все документы. Командир велел побросать за борт понтоны. Мы с Колей остались. Мы были еще нужны... Я работал на ключе, а он выпускал в небо ракету за ракетой. Мы надеялись, что нас заметят с эскорта. Корабль вдруг стало трясти. Ох и тряска... зубы ходуном ходили! Тогда командир велел и нам, юнгам, покинуть палубу. Мне он дал пакет с партбилетами офицеров, а Коле вручил узелок с орденами. Понтоны с нашими людьми качало уже вдалеке.



— И ушли все, кроме командира? — спросил я снова.



— Что ты! В рубке остались офицеры. Они сидели на диване и курили папиросу за папиросой. Это были последние папиросы в их жизни. Не покинули пушек и два комендорских расчета.



— А что в этот момент сказал тебе Коля?



— Мы стали уже сбегать по трапу, и Коля вдруг дернул меня за куртку «Мазгут, — сказал он мне, — кажется, амба!»



— И больше ничего?



— Ни слова больше... Мы погрузились в воду согласно инструкции. Сначала до колена, потом до паха. Медленно вошли в море грудью. Разрыва сердца от резкого охлаждения с нами не случилось, и мы с Колей поплыли. Невдалеке бултыхало красный буй, сорванный взрывом с нашей кормы Я знал, что до подхода понтона, возле буя, мы сможем продержаться минуты три. От силы пять минут, не больше...



— Вы плыли рядом?



— Все время. Ноя, как более сильный, метра на два впереди, Коли. Кажется, ему мешал плыть узелок с орденами. Я часто оглядывался на Колю и вдруг увидел, как из воды — ну совсем рядом со мной! — вырвалась рубка подлодки с мокрыми флагами. Они провисли, как тряпки. Один был имперский со свастикой. А второй… Ты не поверишь, но я готов поклясться, что на черном фоне второго был череп с костями, какие рисуют на будках трансформаторов высокого напряжения. Два наших расчета открыли огонь с палубы. Врезали точно по рубке, даже поручни сорвало. После чего немцы сразу ушли под воду. Из-под воды они саданули вторую торпеду... Всплеска даже не было. Поднялся огненно-рыжий столб, в котором погибли все ребята. На этот раз все! Тогда лодка всплыла вторично, и я не сразу понял, что нас обстреливают из пулеметов. До буя было уже недалеко... Постой, — сказал Мазгут, сдвигая наушники с висков на уши; он вникнул в россыпь морзянки и откинулся на спинку вертушки. — Нет, это не нам... вызывают твой эсминец.



Замолчав, он придвинул к себе еще одну грелку.



— Страшно мерзну. Стал такой дохлятиной после того дня. Почти всех с нашего «тамика» демобилизовали. Хотели и меня! Но я вымолил у врачей право сидеть за ключом до победы. Вот только мерзну...



Мне стало страшно, я сказал:



— Мазгут, почему ты ничего не говоришь о Коле?



— Я скажу... Колю убили из пулемета. Прямо в спину. Он так и ушел на грунт, с целым узелком орденов.



— Все?



— Еще не все. Я долго потом видел Колю...



— Во сне?



— Нет, в воде... Коля долго светился из глубины белым пятном. Потом это пятно стало медленно тускнеть. И наконец бездна моря растворила его в себе... навсегда! Вот теперь, кажется, все, — твердо закончил Мазгут, не глядя мне в глаза. — Сейчас Коле было бы шестнадцать лет.



— Как и мне, — сказал я...



Мы были с ним одногодки.

Вчера на Калужской площади (м.Октябрьская, возле памятника Ленину) был утерян рюкзак грубого плетения палево-голубых тонов.

Бумаги, документы - все, включая пропуска и паспорт! - тетрадь с невосстановимой инфой. В общем, владельцу капут.

Паспорт на имя Ульяновой Елены Михайловны.

Помогите найти!!!

[email protected]

Распространение приветствуется



http://www.diary.ru/~shadro/?commen...postid=13063227

К концу рабочего дня:

- выпито два стакана кофе

- написано 10 страниц текста

- найдено то что буду читать по дороге домой (Пикуль)

- установленна читалка на КПК

- отредактировано две карты.



Мгм... два портсигара отечественных, две курки замшевых...



В общем все наработанно непосильным трудом за день... кирдык.

Пикуль В.С. Мальчики с бантиками



— Диплом ведь еще не делает человека счастливым, — продолжал он (С.Огурцов). — Разве плохо быть хорошим ювелиром, скорняком или стеклодувом? Ведь чудеса можно творить! Вот я, компасный мастер, знаю русскую историю не хуже аспиранта в университете. Но я же не требую для себя диплома историка. По пять лет сидят на шее у родителей и государства, протирают себе штаны, а потом выясняется, что профессия им не нравится. Они, видите ли, ошиблись! Вот откуда рождается неудовлетворенностъ жизнью.





***





Вспомните хотя бы Сашу Ковалева, которому уже поставлен памятник. Я знал Сашу плохо: он учился на моториста не в Савватъеве, а в Кремле. Когда его торпедный катер в Варангер-фиорде пошел в атаку, осколок пробил радиатор мотора. Саша грудью закрыл пробоину, из которой бил горящий бензин. Это все равно что закрыть собой амбразуру дота. Саша погиб... Вот вам и мальчик! Саша был в Школе Юнг скромным и тихим, а когда понадобилось — проявился большой человек. Обычно у нас пишут: каждый на его месте поступил бы точно так же. Но в том-то и дело, что каждый так поступить бы не смог. Потому-то мы и называем героями тех, кто способен поступить так, как не способен поступить каждый из нас...



***



— Да, — ответил он мне, — все непонятное следует знать. Музыка ведь тоже абстракция, однако, слушая ее, мы рыдаем. Уличная реклама и этикетки товаров — абстракция. Обложки книг — абстракция. Театр с его условными декорациями — тоже абстрактен. Но мы не возмущаемся этим. Очевидно, в каких-то зонах жизни абстракция попросту необходима. Но вот «Гернику» Пикассо, — признался Огурцов, — я не понимал, не понимаю и никогда не пойму...



***



— Сказал, что они транжиры и моты, уже потерявшие в подворотне громадный капитал. Почему-то капитал всегда представляют лишь в форме рублей. Но я сказал что главная ценность жизни — время! Они ежедневно тратят на стояние в подворотне самое малое три часа. В месяц получается около четырех суток, а за год примерно пятьдесят... Да, растратчики собственной судьбы!



***



— Сейчас уже никто не отрицает один из способов образования — самообразование! Доверить образование самому человеку — значит признать в нем... человека! Я считаю свою жизнь сложившейся чрезвычайно интересно. Но я никогда не ждал, что кто-то придет и сделает неинтересной за меня. Глупо ехать в дом отдыха веселиться, надеясь, что тебя развеселит затейник!



***



— Вот, например, звери! — сказал он. — Для них отсутствует понятие абстрактного. А потому они не осмысливают течения времени над миром. Нет прошлого, нет будущего — жизнь заключена лишь в настоящем моменте. Сытость, голод, страсть, негодование или опасность... Но мы-то люди! Правда, время для лас тоже неощутимо. Разве его можно потрогать? Или откусить от него кусочек? Время ведь тоже абстракция, выдумка человека. Но выдумка столь драгоценная, что, не понимая времени, мы неспособны попять и всей нашей жизни...



***



Зачитался, не мог оторваться от книги. Не могу для себя понять, что нравиться больше - описания, или разговоры в книге, а может все книга - не знаю.

Господи ! Дай мне силы изменить то что я могу изменить,

Смирение жить с тем, что я изменить не в силах,

И мудрость, что бы отличить одно от другого.

Изумительный день сегодня, просто изумительный.



Утром отогнал машину в автосервис, в какой-то момент думал плюнуть на ожидание механика и поехать в сторону института, но дождался, оставил машину и поехал в сторону института, где была запланирована встреча с одним замечательным человеком.



Встретились, человек просто изумительный, не встречал я таких людей давно, благодаря этому человеку решим вопрос с обеспечением одного отделения в больнице постельным бельем, уже взял 15 метров ситца для легких пеленок для детей, завтра возьму нужное кол-во комплектов белья постельного и тогда будет все хорошо, остальное уже докупаться будет по необходимости сестрой-хозяйкой отделения онгогематологии-16. Ибо если государство самоустраняется в этом деле – мы его подменим собой.



Окрыленный от встречи и общения, я полетел на работу, где по пути в магазин за бутылочкой воды зашел в комнату студенческого профкома и минут 30-40 общался на предмет организации сбора подгузников и моющих средств в институте для больницы. Меня порадовало и это общение. Рассказал много всего интересного, и про то что приезжали мальчишки и девчонки из программы “Народный артист” и про третий визит Дмитрия Маликова, и про больницу вообще. Девочка которая там сидела слушала очень внимательно, и задавала вопросы.



Поговорили и о донорстве, услышал очень интересную мысль, что она конечно не против, и призыва к донорству, но вот если кто-то подхватит болячку какую – что тогда, ведь брать на себя такую ответственность просто невозможно, призывать сдавать кровь, а потом узнать что человек заболел.



В общем на следующей неделе еще буду разговаривать с председателем студсовета, и если все получиться – то будет просто изумительно. Размышляя про это все, подумалось, что надо не забыть и сказать что Лина Зиновьевна Салтыкова – выпускница нашего института, это может создать преемственность, и сыграть на руку, что хорошо.



Чуял себя изумительно после всех этих разговоров, и сейчас настроение соответственное, хотя и усталое, ибо помимо всего этого была еще и куча всего остального по работе – но это уже мелочи.

Народная примета:

Если незнакомые студенты начинают здороваться - значит скоро сессия и я его увижу на экзамене.



Сегодня слушал бред шестерых студентов при сдаче домашнего задания... а ведь я был таким же, только нес пургу более убедительно. Под конеч пришло чудо которое долго у меня интересовалось как выглядит преподаватель Дмитриев и когда он будет. Флегматично отвечая на его вопросы наблюдал за жителями комнаты которые питиху начали падать под столы со смеху, но так же флегматично-дипломатично держали паузу и сдерживали смех.

Пришел я к концу недели уставший, с дурной головой, которая слабо что соображает, так бут-то там не мозги а вода булькает. Как-то сегодня даже подумалось что себя начинаю терять в этой постоянной беготне и заботах-мыслях. Просто много всего, и дом и ремонт и работа и больница, очень много всяких таких пунктиков которые над реализовывать.



Что-то забываешь, про что-то невспоминаешь, что-то путаешь, и тянешь в результате немного, часть забываешь приходится возвращаться подбирать потерявшиеся дела и их так же дотягивать до конца. В общем по хорощшему хочу в отпуск на месяц и что бы ни души рядом, что бы быть с собою и собой. По вечерам телевизор и ужин, картошечка салатик, мяско и запотевшая бутылочка водочки, много не надо, грамм так 200 не более.



Это вообще моя мечта розовая, или голубая - кому как нарвится. Что бы вечерами сидеть, смотреть в чистое окно на школьный двор, слышать крики ребятни и звуки двора. Стагать салат в миску, переворачивать на сковородке, или грилить мясо, варить картошку молодую. А в холодильнике стояла бы бутылочка, бутылочка умиротворителя с природой, которая бы охлаждалась пока готовиться это чудо.



А потом после ужина можно закурить трубку и подумать о чем-то, пойти погулять, вернуться домой когда уже смеркаться начинает и лечь спать.



Размерянная жизнь с самим собой, это конечно утопия, это бред, но это иногда так нужно хотя бы пару дней в месяце, хотя бы пару дней.



Отпуска хочу.

Нус, первую пару отхалтурил. Не люблю конец семестра, читать толком уже нечего, а студентов распускать еще рано. Но ничего, объяснил что от них требуется, рассказал тонкие моменты того что будем спрашивать и отпустил с миром. В 12 еще пара... мда, бардак.



Но это все проза, ибо думаю как разрулить три дела в три дня и всех оставить довольными, ибо надо поехать к Сашке, брат уже наверное купил ему ходунки, по этому он уже может вполне обоснованно и далее тренироваться с стоянием и хождением. Но надо еще и надаче быть, мать туда рвется со страшной силой. А потом еще надо по хорошему и ленолеум клать на кухне.



В нормальных домах это обстояло бы так:

- отвез родителей на дачу, распечатал ее после зимы.

- по пути домой с дачи завез бы Сашке продукты.

- дома положил бы ленолеум на кухне

- поехал бы на дачу забирать родителей





У нас же такой план просто невозможен, по этому приходится левой ногой чесать правое ухо.

http://irteniev.livejournal.com/408.html



Над страной нависли тучи хмуро,

Обложили, блядь, со всех сторон,

Год от года уровень культуры

Падает как штопанный гондон.



Не затем надул его Саврасов,

Чтоб проткнул Авдей Тер-Оганьян,

Мало их Никита, пидарасов,

По Манежу, чувствую, гонял.



Эй, земели, вы, в натуре, чё вы,

Так ведь доебёмся до мышей!

Вместо Лихачева – Пугачева,

Вместо Рубинштейна – Рубинштейн.



Вы проблему эту породили,

Михаил Ефимович Швыдкой,

Вашей, извините, парадигме

Мы хуйней обязаны такой.



Не вернуть нам прежнюю готовность

К отраженью пошлости атак.

Над родимым краем пиздуховность

Все висит, не ёбнется никак.